Есть — утверждает Владимир Тарасов
Владимир Тарасов известен многим из нас, так же, как и его школа менеджеров. Но вот уже почти год — он к тому же ещё и директор частной гимназии.
— Почему — гимназия? Прежние формы работы с подростками — курсы, бизнес-лагеря — себя не оправдали?
— Приемлемы все формы хорошей учёбы. До гимназии у нас был колледж. Ребята приходили к нам учиться вечером и в субботу, то есть после основных занятий в школе. Уставали. Всё-таки вечернее обучение больше для взрослых, когда днём человек работает, а вечером — учится. Открывая колледж, мы предполагали, что будет трудно. На родительском собрании так и говорили — «не все дойдут до цели». Так и получилось. Но всё-таки скоро у нас состоится первый выпуск в колледже.
Опыт работы колледжа показал, что обучать школьным наукам и профессии лучше в одном учебном заведении. И как только у нас появилась возможность открыть гимназию, мы тут же этим занялись. Минувшей осенью мы приняли в свою гимназию десятиклассников (два класса) и семиклассников (один класс). Младший класс у нас прогимназический.
Занимаемся мы шесть дней в неделю. Даём два образования — среднегимназическое и среднеспециальное. Учебная нагрузка у нас большая. В учебный процесс входят ещё и бизнес-лагеря.
Начиная учебный год, мы предполагали, что не все ребята «потянут».
И действительно, несколько человек ушли. Ведь у нас нужно серьезно учиться, к тому же нельзя курить и иметь дурные «манеры». Те мальчики, которыми пришлось уйти, в основном грешили именно этим последним. А для девочек «опасность № 1» — ранний интерес к мальчикам. И как следствие — слабый интерес к учёбе. Кстати, о курении. Сейчас наши ребята поехали в бизнес0школу в Голландию. Живут там в семьях и немножко мучаются: уж очень многие голландские мальчики курят. В отличие, скажем, от американских.
— Гимназия для вас была чем-то неизведанным или вам в организации учебного процесса многое знакомо?
— Честно сказать, слово «гимназия» нас немного пугало вначале. Но вот мы работаем уже несколько месяцев, и дела идут совсем не плохо. Возможно, это вовсе не потому, что мы такие умные, а потому, что уровень образования так сильно упал, что даже неспециалисту видно, как надо исправлять. К сожалению, государственное образование сильно разрушено. Кроме того, мы ощущаем не только отсутствие препятствий, но и реальную помощь со стороны районных органов образования.
— По вашему мнению, сказалось ли это разрушение на самом учителе?
— Мне приходилось работать с учителями и в минувшие годы. Сейчас у нас в гимназии работает ряд школьных преподавателей, они ведут общеобразовательные предметы. Обобщая опыт общения с педагогами, скажу — многое в них меняется. Неизменной же остаётся определённая фетишизация школьной программы, по которой они работают, к обязательному выполнению которой их приучила государственная система. Учителя работают не на результат, то есть на знания ученика, а на выполнение программы. В этом, по моему мнению, и есть самый большой недостаток школьного обучения — работать на программу. Учитель чувствует себя уверенно, если он программу прошёл. А что осталось у ученика в голове — это как бы на втором месте.
Можно ли винить в этом учителя? С одной стороны — можно, знания ученика — это дело его совести и профессиональной чести. С другой же — работать на программу его приучило государство.
Сегодня в школьном образовании такая позиция учителя неприемлема. Хотя самому учителю она продолжает быть удобной. Следование школьной программе избавляет учителя от ответственности. И он рад этому, потому что на него в жизни свалилось столько проблем, задач, за решение которых он лично несёт ответственность и от которых ему никуда не уйти.
Со школьным учителем произошло то же самое, что и с руководителями предприятий. При минувшей власти они шумели — «дайте нам свободу действий!», «нас по ругам и ногам связывает план!». Дали свободу, план заменили госзаказом, а потом и госзаказ убрали. И главы предприятий стали снова суетиться — «дайте госзаказ!», стали искать ходы-выходы, давать взятки чиновникам, лишь бы только госзаказ выбить. Потому что оказалось, что самому искать клиента в тысячу раз тяжелее, чем иметь гарантированный сбыт. Оказалось, плохая продукция никому не нужна.
В школе за слепым следованием учебной программе, указаниям «свыше» часто скрывается неготовность учителя к самостоятельным действиям, боязнь ответственности за самостоятельные действия.
Учителей, которые приходят к нам работать, мы нацеливаем на результат. И нам, и нашим ученикам нужны знания. Программа, несомненно, нужна, но она — лишь средство, она не должна быть самоцелью.
— Я думаю, вы согласитесь со мной, что у многих впечатление, что частная школа — для богатых людей, в ней учатся дети богатых родителей…
— В перспективе такое, может, и будет. Но сегодня — нет. В нашей гимназии нет супер-богачей. Однажды на уроке менеджмента у семиклассников я поинтересовался: сколько у них денег в кошельке в данный момент. Оказалось, от 15 до 70 крон. В среднем крон по сорок. Только у одной девочки, чьи родители уехали, было с собой двести крон. Конечно, у нас учатся дети не из бедных семей, хотя и не из богатых. Основное отличие частных учебных заведений — не в достатке родителей. Тем более, что государственная школа сегодня тоже не бесплатная. В ней много скрытой оплаты — дополнительный иностранный язык, компьютерные занятия, хореография, постоянные поборы на разные нужды школы.
Как ни странно, в нашей гимназии «социальной справедливости» больше, чем в государственной школе. Те, кто побогаче, у нас отнюдь не платят больше, чем другие. У нас нет «спонсоров», а значит, мы ни от кого не зависим. Все дети у нас равны. Недавно у нас появилась фирменная одежда — клубные пиджаки с эмблемой Таллиннской школы менеджеров. Это тоже — символ равенства. А государственные, особенно русские школы, поставлены этим самым государством в столь бедственные материальные условия, что поневоле вынуждены делать из родителей, что побогаче, «спонсоров». А значит, должны помнить, кто чей ребёнок.
И конечно, частная школа в отличие от государственной имеет больше возможностей ориентироваться на ученика, его знания, востребованности воспитанника школы в обществе.
— Значит ли это, что время частного образования пришло, и навсегда?
— Для русского населения Эстонии, похоже, навсегда. Грустно, что сами русские пребывают в некоторой иллюзии. Они не понимают, что менталитет русской части населения и эстонской — разный. Русская часть населения думает, что если тридцать с лишним процентов населения русскоговорящие, то и образование должно быть на русском языке. Эстонская же часть думает иначе. Она опирается на Конституцию, законы, по которым русский язык такой же, как, скажем, китайский, португальский. Поэтому, если нет школ на китайском языке, то их как бы не должно быть и на русском. Для титульной нации противоестественно — иметь школы на иностранном языке, содержащиеся за счёт государства. То, что они сегодня есть, — дело времени. Их существование можно продлить, как существование старой собаки заботами хозяина, но молодой собака уже не станет, дни её сочтены. Так и русские школы. Я не говорю, что это хорошо и правильно. Но, по-видимому, к этому идёт. И надо понимать, что происходит, я, во всяком случае, так думаю. И боюсь, через какое-то время не будет ни основной, ни начальной государственной русской школы. Именно потому, что для неё нет места в Конституции республики. Эстония не объявила вторым государственным языком русский. Исчезновение русских школ — следствие Конституции, в которой не зафиксирован второй государственный язык. И только русский человек может считать, что одно может противоречить другому долгое время.
Ситуация изменится лишь в случае, если русский язык станет вторым государственным, т.е. будет изменена Конституция.
Рассчитывать на то, что на ссоре или на дружбе Эстонии с Россией что-то может образоваться в области образования, — тоже иллюзия. Могут быть школы на русском языке, которые будет содержать Россия для своих российских граждан, проживающих здесь, в Эстонии. Такие школы могут быть скорее всего в местах компактного проживания российских граждан. Ожидать чего-то другого сегодня нельзя при нынешнем раскладе политических сил, их социальной базе.
— Вы считаете, что частные школы в состоянии будут взять на себя роль русского образования в республике?
— Больше некому. Частные школы государство запретить не может.
— А голос налогоплательщиков?
— Русскоговорящих граждан Эстонской Республики немного, где-то около десяти процентов. Эти люди о себе должны позаботиться. Они должны получить соответствующее число мест в парламенте. Используя парламентские возможности, добиться изменений в Конституции.
Нужно помнить старую истину о том, что каждый народ достоит своего правительства. И что нет слова «не могу», а если слово «не хочу».
— Ваша гимназия делает первые шаги. Выживет ли она? Вы уверены в её будущем?
— Да. Уверен. Мы на правильном пути. Кроме хорошего среднего образования, мы обучаем специальности, которая даёт нашему ученику возможность найти хорошо оплачиваемую работу. Хорошее знание языков, компьютерная грамотность, основы экономики и менеджмента гарантируют сегодня и в будущем рабочее место. Я думаю, у нас есть все основания стать гимназией номер один в своей области. Что мне даёт такую уверенность? Тот факт, что мы делаем такую работу, которую не делает никто, и делаем это уже давно. Никто, кроме нас, не даёт социальной технологии, глубоких развивающих игр. Это — не видная со стороны, трудно рекламируемая работа. Но она — важнейшая. Мы учим молодого человека работать с молодыми людьми. Это как в балете: на сцене мы видим искусство и не знаем — выступление балерины — плод её таланта или повседневной многочасовой тренировки.
У нас — бизнес-лагеря. В них мы на практике даём ученикам понятие о макроэкономике. Ребята сами разрабатывают модель государства, в котором есть все государственные структуры, экономическая политика. Они живут по законам страны, изнутри прослеживая развитие макроэкономики, изучая её закономерности. Это — большое дело. Не бывает крупного бизнесмена, который бы не понимал законов макроэкономики. Бизнес-лагерь – это изучение технологии бизнеса, которую теоретически, «на пальцах» не объяснишь.
Мы готовим специалистов для малого и большого бизнеса. И в этом плане у гимназии нет конкурента.
Кроме того, хотя плата за обучение у нас как бы выше, чем у других, но с учётом того, что мы даём сразу два образования — и гимназическое, и специальное (с выдачей двух дипломов), — на самом деле она получается ниже.
— Сколько часов составляет ваш рабочий день?
— Много. Поскольку работаем вместе с женой, то получается, что отвлечься от работы практически не удаётся. Сейчас у гимназии — пора становления. Всё — в стадии формирования. В том числе самое главное – педагогический коллектив. Его стабильность — фактор для учебного заведения важный. Но сразу добиться этой стабильности не получается.
С некоторыми учителями приходится расставаться. По двум причинам. Или потому, что работает по старинке и с прохладцей, себя уж очень бережёт. Или потому, что работает поначалу хорошо и инициативно, но затем, сильно себя переоценив, впадает в неописуемую жадность. Думаю, эта ситуация хорошо знакома многим директорам школ и гимназий. Сейчас у нас часовая нагрузка на многих учителей невелика.
Почти все учителя ещё связаны с государственной школой, у которой свои интересы, свои виды на учителя. И педагогу часто приходится сохранять лояльность к двум фирмам — государственной и частной, и лавировать между ними. В опасный для него момент он дистанцируется от частной школы. Понять его можно. Русский человек во многом остался ещё советским, который подсознательно безраздельно верил государству. Вера в государство сильна и ныне, неважно, что государство ныне совсем не то, что раньше. Учитель русской государственной школы психологически ещё не готов к частному образованию.
С нынешнего года у нас откроются новые классы. Мы объявили приём в 7, 8, 9, 10 и 11-е классы гимназии. Значит, нагрузка у учителей станет больше. Рассчитываем, что некоторые перейдут к нам на полную ставку. А это очень важно с точки зрения менталитета. Кстати, и новые учителя нам понадобятся. Но — хорошие. (Хороший учитель — это как автомобиль, который едет впереди перед велосипедистами, указывая трассу и защищая от встречного ветра. Едет как можно быстрее, заставляя их крутить педали вовсю, но так, чтобы от них не оторваться.)
Так что педагогический коллектив у нас сложится и уже складывается. У нас интересно и комфортно не только ученикам, но и учителям.
Учителя, пришедшие к нам работать, сперва опасались — будем ли мы и платить столько, сколько обещаем, вовремя ли. Все свои обещания мы выполняем. Опасались педагоги и того, что возможные конфликты с учениками будут решаться в пользу состоятельных родителей. Ничего подобного. Это уж действительно ученику нужно быть правым, чтобы конфликт решался в его пользу. Наши принципы: уважение к учителю априорно. Унижать человека в силу своего кошелька не позволено никому.
— Как вы считаете, что приводит учителя государственной школы в частную?
— Я бы раз сказать, что «идея», «авторская программа», да не могу. Почти всегда — возможность дополнительного заработка. И никого за это осуждать нельзя. Сейчас большая часть интеллигенции вынуждена работать на нескольких местах. Придёт время, когда интеллигенция будет получать высокую зарплату. Потому что общество не может развиваться, не располагая интеллектом. Но сейчас — время выживания. И подавляющее число учителей работает у нас из-за денег. И тут обиды у нас на них нет, мы всё прекрасно понимаем.
— Владимир Константинович, по вашему мнению, школа и бизнес совместимы? Нет ли здесь нравственного изъяна?
— Экономика — это количественная психология. Поэтому бизнесом можно и эффективно воспитывать, и калечить. Всё зависит от того, как подойти к делу. Приведу один пример. Однажды в Америке я наблюдал такую сценку. Малыш на глазах у матери ударил котёнка. Котёнок обиделся и убежал за угол дома. Мама поругала малыша, а потом сказала: «Пойди, посмотри: с киской все окей?» Малыш отправился посмотреть и вернулся радостный: «окей!» Радость малыша по поводу благополучия котёнка — самое главное, то, что делает малыша добрее и заботливее. Если бы мать только его отругала и на этом поставила бы точку, то педагогический эффект остался бы проблематичным. Так и в бизнесе. Если все технологические цепочки завязаны правильно, то он не только совместим со школой, но и просто незаменим с воспитательной точки зрения, не говоря об образовательной. А если неправильно… Возникнут проблемы.
— А другим вы посоветуете заниматься образовательным бизнесом?
— Я считаю в образовательном бизнесе надо поступать как в литературе: если можешь, не пиши… Если можешь не заниматься, не занимайся. А если не можешь… то оставь надежду разбогатеть. Это не та область бизнеса. Но есть в ней и счастливые моменты.
Людмила Полякова
Владимир Тарасов известен многим из нас, так же, как и его школа менеджеров. Но вот уже почти год — он к тому же ещё и директор частной гимназии.
— Почему — гимназия? Прежние формы работы с подростками — курсы, бизнес-лагеря — себя не оправдали?
— Приемлемы все формы хорошей учёбы. До гимназии у нас был колледж. Ребята приходили к нам учиться вечером и в субботу, то есть после основных занятий в школе. Уставали. Всё-таки вечернее обучение больше для взрослых, когда днём человек работает, а вечером — учится. Открывая колледж, мы предполагали, что будет трудно. На родительском собрании так и говорили — «не все дойдут до цели». Так и получилось. Но всё-таки скоро у нас состоится первый выпуск в колледже.
Опыт работы колледжа показал, что обучать школьным наукам и профессии лучше в одном учебном заведении. И как только у нас появилась возможность открыть гимназию, мы тут же этим занялись. Минувшей осенью мы приняли в свою гимназию десятиклассников (два класса) и семиклассников (один класс). Младший класс у нас прогимназический.
Занимаемся мы шесть дней в неделю. Даём два образования — среднегимназическое и среднеспециальное. Учебная нагрузка у нас большая. В учебный процесс входят ещё и бизнес-лагеря.
Начиная учебный год, мы предполагали, что не все ребята «потянут».
И действительно, несколько человек ушли. Ведь у нас нужно серьезно учиться, к тому же нельзя курить и иметь дурные «манеры». Те мальчики, которыми пришлось уйти, в основном грешили именно этим последним. А для девочек «опасность № 1» — ранний интерес к мальчикам. И как следствие — слабый интерес к учёбе. Кстати, о курении. Сейчас наши ребята поехали в бизнес0школу в Голландию. Живут там в семьях и немножко мучаются: уж очень многие голландские мальчики курят. В отличие, скажем, от американских.
— Гимназия для вас была чем-то неизведанным или вам в организации учебного процесса многое знакомо?
— Честно сказать, слово «гимназия» нас немного пугало вначале. Но вот мы работаем уже несколько месяцев, и дела идут совсем не плохо. Возможно, это вовсе не потому, что мы такие умные, а потому, что уровень образования так сильно упал, что даже неспециалисту видно, как надо исправлять. К сожалению, государственное образование сильно разрушено. Кроме того, мы ощущаем не только отсутствие препятствий, но и реальную помощь со стороны районных органов образования.
— По вашему мнению, сказалось ли это разрушение на самом учителе?
— Мне приходилось работать с учителями и в минувшие годы. Сейчас у нас в гимназии работает ряд школьных преподавателей, они ведут общеобразовательные предметы. Обобщая опыт общения с педагогами, скажу — многое в них меняется. Неизменной же остаётся определённая фетишизация школьной программы, по которой они работают, к обязательному выполнению которой их приучила государственная система. Учителя работают не на результат, то есть на знания ученика, а на выполнение программы. В этом, по моему мнению, и есть самый большой недостаток школьного обучения — работать на программу. Учитель чувствует себя уверенно, если он программу прошёл. А что осталось у ученика в голове — это как бы на втором месте.
Можно ли винить в этом учителя? С одной стороны — можно, знания ученика — это дело его совести и профессиональной чести. С другой же — работать на программу его приучило государство.
Сегодня в школьном образовании такая позиция учителя неприемлема. Хотя самому учителю она продолжает быть удобной. Следование школьной программе избавляет учителя от ответственности. И он рад этому, потому что на него в жизни свалилось столько проблем, задач, за решение которых он лично несёт ответственность и от которых ему никуда не уйти.
Со школьным учителем произошло то же самое, что и с руководителями предприятий. При минувшей власти они шумели — «дайте нам свободу действий!», «нас по ругам и ногам связывает план!». Дали свободу, план заменили госзаказом, а потом и госзаказ убрали. И главы предприятий стали снова суетиться — «дайте госзаказ!», стали искать ходы-выходы, давать взятки чиновникам, лишь бы только госзаказ выбить. Потому что оказалось, что самому искать клиента в тысячу раз тяжелее, чем иметь гарантированный сбыт. Оказалось, плохая продукция никому не нужна.
В школе за слепым следованием учебной программе, указаниям «свыше» часто скрывается неготовность учителя к самостоятельным действиям, боязнь ответственности за самостоятельные действия.
Учителей, которые приходят к нам работать, мы нацеливаем на результат. И нам, и нашим ученикам нужны знания. Программа, несомненно, нужна, но она — лишь средство, она не должна быть самоцелью.
— Я думаю, вы согласитесь со мной, что у многих впечатление, что частная школа — для богатых людей, в ней учатся дети богатых родителей…
— В перспективе такое, может, и будет. Но сегодня — нет. В нашей гимназии нет супер-богачей. Однажды на уроке менеджмента у семиклассников я поинтересовался: сколько у них денег в кошельке в данный момент. Оказалось, от 15 до 70 крон. В среднем крон по сорок. Только у одной девочки, чьи родители уехали, было с собой двести крон. Конечно, у нас учатся дети не из бедных семей, хотя и не из богатых. Основное отличие частных учебных заведений — не в достатке родителей. Тем более, что государственная школа сегодня тоже не бесплатная. В ней много скрытой оплаты — дополнительный иностранный язык, компьютерные занятия, хореография, постоянные поборы на разные нужды школы.
Как ни странно, в нашей гимназии «социальной справедливости» больше, чем в государственной школе. Те, кто побогаче, у нас отнюдь не платят больше, чем другие. У нас нет «спонсоров», а значит, мы ни от кого не зависим. Все дети у нас равны. Недавно у нас появилась фирменная одежда — клубные пиджаки с эмблемой Таллиннской школы менеджеров. Это тоже — символ равенства. А государственные, особенно русские школы, поставлены этим самым государством в столь бедственные материальные условия, что поневоле вынуждены делать из родителей, что побогаче, «спонсоров». А значит, должны помнить, кто чей ребёнок.
И конечно, частная школа в отличие от государственной имеет больше возможностей ориентироваться на ученика, его знания, востребованности воспитанника школы в обществе.
— Значит ли это, что время частного образования пришло, и навсегда?
— Для русского населения Эстонии, похоже, навсегда. Грустно, что сами русские пребывают в некоторой иллюзии. Они не понимают, что менталитет русской части населения и эстонской — разный. Русская часть населения думает, что если тридцать с лишним процентов населения русскоговорящие, то и образование должно быть на русском языке. Эстонская же часть думает иначе. Она опирается на Конституцию, законы, по которым русский язык такой же, как, скажем, китайский, португальский. Поэтому, если нет школ на китайском языке, то их как бы не должно быть и на русском. Для титульной нации противоестественно — иметь школы на иностранном языке, содержащиеся за счёт государства. То, что они сегодня есть, — дело времени. Их существование можно продлить, как существование старой собаки заботами хозяина, но молодой собака уже не станет, дни её сочтены. Так и русские школы. Я не говорю, что это хорошо и правильно. Но, по-видимому, к этому идёт. И надо понимать, что происходит, я, во всяком случае, так думаю. И боюсь, через какое-то время не будет ни основной, ни начальной государственной русской школы. Именно потому, что для неё нет места в Конституции республики. Эстония не объявила вторым государственным языком русский. Исчезновение русских школ — следствие Конституции, в которой не зафиксирован второй государственный язык. И только русский человек может считать, что одно может противоречить другому долгое время.
Ситуация изменится лишь в случае, если русский язык станет вторым государственным, т.е. будет изменена Конституция.
Рассчитывать на то, что на ссоре или на дружбе Эстонии с Россией что-то может образоваться в области образования, — тоже иллюзия. Могут быть школы на русском языке, которые будет содержать Россия для своих российских граждан, проживающих здесь, в Эстонии. Такие школы могут быть скорее всего в местах компактного проживания российских граждан. Ожидать чего-то другого сегодня нельзя при нынешнем раскладе политических сил, их социальной базе.
— Вы считаете, что частные школы в состоянии будут взять на себя роль русского образования в республике?
— Больше некому. Частные школы государство запретить не может.
— А голос налогоплательщиков?
— Русскоговорящих граждан Эстонской Республики немного, где-то около десяти процентов. Эти люди о себе должны позаботиться. Они должны получить соответствующее число мест в парламенте. Используя парламентские возможности, добиться изменений в Конституции.
Нужно помнить старую истину о том, что каждый народ достоит своего правительства. И что нет слова «не могу», а если слово «не хочу».
— Ваша гимназия делает первые шаги. Выживет ли она? Вы уверены в её будущем?
— Да. Уверен. Мы на правильном пути. Кроме хорошего среднего образования, мы обучаем специальности, которая даёт нашему ученику возможность найти хорошо оплачиваемую работу. Хорошее знание языков, компьютерная грамотность, основы экономики и менеджмента гарантируют сегодня и в будущем рабочее место. Я думаю, у нас есть все основания стать гимназией номер один в своей области. Что мне даёт такую уверенность? Тот факт, что мы делаем такую работу, которую не делает никто, и делаем это уже давно. Никто, кроме нас, не даёт социальной технологии, глубоких развивающих игр. Это — не видная со стороны, трудно рекламируемая работа. Но она — важнейшая. Мы учим молодого человека работать с молодыми людьми. Это как в балете: на сцене мы видим искусство и не знаем — выступление балерины — плод её таланта или повседневной многочасовой тренировки.
У нас — бизнес-лагеря. В них мы на практике даём ученикам понятие о макроэкономике. Ребята сами разрабатывают модель государства, в котором есть все государственные структуры, экономическая политика. Они живут по законам страны, изнутри прослеживая развитие макроэкономики, изучая её закономерности. Это — большое дело. Не бывает крупного бизнесмена, который бы не понимал законов макроэкономики. Бизнес-лагерь – это изучение технологии бизнеса, которую теоретически, «на пальцах» не объяснишь.
Мы готовим специалистов для малого и большого бизнеса. И в этом плане у гимназии нет конкурента.
Кроме того, хотя плата за обучение у нас как бы выше, чем у других, но с учётом того, что мы даём сразу два образования — и гимназическое, и специальное (с выдачей двух дипломов), — на самом деле она получается ниже.
— Сколько часов составляет ваш рабочий день?
— Много. Поскольку работаем вместе с женой, то получается, что отвлечься от работы практически не удаётся. Сейчас у гимназии — пора становления. Всё — в стадии формирования. В том числе самое главное – педагогический коллектив. Его стабильность — фактор для учебного заведения важный. Но сразу добиться этой стабильности не получается.
С некоторыми учителями приходится расставаться. По двум причинам. Или потому, что работает по старинке и с прохладцей, себя уж очень бережёт. Или потому, что работает поначалу хорошо и инициативно, но затем, сильно себя переоценив, впадает в неописуемую жадность. Думаю, эта ситуация хорошо знакома многим директорам школ и гимназий. Сейчас у нас часовая нагрузка на многих учителей невелика.
Почти все учителя ещё связаны с государственной школой, у которой свои интересы, свои виды на учителя. И педагогу часто приходится сохранять лояльность к двум фирмам — государственной и частной, и лавировать между ними. В опасный для него момент он дистанцируется от частной школы. Понять его можно. Русский человек во многом остался ещё советским, который подсознательно безраздельно верил государству. Вера в государство сильна и ныне, неважно, что государство ныне совсем не то, что раньше. Учитель русской государственной школы психологически ещё не готов к частному образованию.
С нынешнего года у нас откроются новые классы. Мы объявили приём в 7, 8, 9, 10 и 11-е классы гимназии. Значит, нагрузка у учителей станет больше. Рассчитываем, что некоторые перейдут к нам на полную ставку. А это очень важно с точки зрения менталитета. Кстати, и новые учителя нам понадобятся. Но — хорошие. (Хороший учитель — это как автомобиль, который едет впереди перед велосипедистами, указывая трассу и защищая от встречного ветра. Едет как можно быстрее, заставляя их крутить педали вовсю, но так, чтобы от них не оторваться.)
Так что педагогический коллектив у нас сложится и уже складывается. У нас интересно и комфортно не только ученикам, но и учителям.
Учителя, пришедшие к нам работать, сперва опасались — будем ли мы и платить столько, сколько обещаем, вовремя ли. Все свои обещания мы выполняем. Опасались педагоги и того, что возможные конфликты с учениками будут решаться в пользу состоятельных родителей. Ничего подобного. Это уж действительно ученику нужно быть правым, чтобы конфликт решался в его пользу. Наши принципы: уважение к учителю априорно. Унижать человека в силу своего кошелька не позволено никому.
— Как вы считаете, что приводит учителя государственной школы в частную?
— Я бы раз сказать, что «идея», «авторская программа», да не могу. Почти всегда — возможность дополнительного заработка. И никого за это осуждать нельзя. Сейчас большая часть интеллигенции вынуждена работать на нескольких местах. Придёт время, когда интеллигенция будет получать высокую зарплату. Потому что общество не может развиваться, не располагая интеллектом. Но сейчас — время выживания. И подавляющее число учителей работает у нас из-за денег. И тут обиды у нас на них нет, мы всё прекрасно понимаем.
— Владимир Константинович, по вашему мнению, школа и бизнес совместимы? Нет ли здесь нравственного изъяна?
— Экономика — это количественная психология. Поэтому бизнесом можно и эффективно воспитывать, и калечить. Всё зависит от того, как подойти к делу. Приведу один пример. Однажды в Америке я наблюдал такую сценку. Малыш на глазах у матери ударил котёнка. Котёнок обиделся и убежал за угол дома. Мама поругала малыша, а потом сказала: «Пойди, посмотри: с киской все окей?» Малыш отправился посмотреть и вернулся радостный: «окей!» Радость малыша по поводу благополучия котёнка — самое главное, то, что делает малыша добрее и заботливее. Если бы мать только его отругала и на этом поставила бы точку, то педагогический эффект остался бы проблематичным. Так и в бизнесе. Если все технологические цепочки завязаны правильно, то он не только совместим со школой, но и просто незаменим с воспитательной точки зрения, не говоря об образовательной. А если неправильно… Возникнут проблемы.
— А другим вы посоветуете заниматься образовательным бизнесом?
— Я считаю в образовательном бизнесе надо поступать как в литературе: если можешь, не пиши… Если можешь не заниматься, не занимайся. А если не можешь… то оставь надежду разбогатеть. Это не та область бизнеса. Но есть в ней и счастливые моменты.
